bolshoi, 43 - 21 августа 2009 11:55

Тогда, решив, что все дело в ее совсем сексуально тупом и безграмотном муже, она стала заводить любовников, и муж пару раз учил ее кулаками и ремнем, когда до него доходили слухи о похождениях его благоверной. Но все было безуспешно. Все ее любовники были на одно лицо, пресными и скучными типами, и кроме механического трения о слизистые ничего она не ощущала. И тогда поняла она, что пришла расплата за ту ночь греха, что навсегда суждено теперь ей оставаться фригидной и холодной женщиной. "Фригидочка ты моя" - звал ее иногда теперь муж. Она уже давно успокоилась, и он сам завел себе любовницу - молоденькую секретаршу, глупую и неумеху, но с упруго торчащими титьками. И она даже не стала на это реагировать, он вполне имел на это право, так скучна до зевоты была в постели его благоверная.
Но не знал и не догадывался он, как часто в ночи его благоверная вспоминала три наставленных на нее ствола, заряженных полным боекомплектом юношеской страсти. Чашу сексуальных наслаждений, отпущенных бабе, видать, она до дна выпила одним приемом в ту грешную ночь, она слишком глубоко заглянула в бездну сексуальных радостей и безумств, и, видать, боги этого не прощают и карают, как покарали Еву, вкусившую от древа познания. Она слишком много "вкусила" за раз, и тоже оказалась покаранной... И где теперь ее мальчики? Помнят ли они ту ночь страсти и безумств? Может действительно Гога до сих пор хранит простынь со следами ее девственной крови? Она не знала. Она сразу же отказалась брать их адреса и давать свой. "Нет, мальчики, - сказала она, - встретились мы на миг, наполнили этот миг безумным счастьем, а дальше наши пути пойдут врозь, и нечего тут сочинять. Я буду помнить вас. И - прощайте". Лишь однажды, когда смотрела она по телевизору встречу с каким-то молодым грузинским академиком, вдруг заметила она на мгновение его хищный взгляд и даже закричала про себя: "Да это же Андошка, мальчик с красивым и большим писом".
Но уже через мгновение взгляд его вновь наполнился беспредельной телевизионной пустотой, и она подумала, что может и ошиблась. Имя его она пропустила, а фамилия его ей ничего не говорила.
Никогда и никому она не рассказывала про эту ночь. И лишь вот теперь, глядя на чуть не лопающиеся от живых соков юности формы своей старшей дочери, которой уже шестнадцать, а, если учесть акселерацию, то почти как ей тогда, думая о ее первой предстоящей ночи любви, ей безумно хочется рассказать, как все это было у нее. Но какой-то страх останавливает ее. Но может все-таки она ей и расскажет со временем. А пока все также регулярно приходит по ночам картина -ночь перед "расстрелом", и она, молодая и обнаженная под звездами мироздания, и три заряженных полным боекомплектом ствола целятся ей в грудь, словно готовые по команде пересечь ее жизнетворными струями.

• 
• 
•